Мой офис в те дни был не очень-то похож на улей трудолюбивых пчел. Эдна, моя прежняя секретарша, даже не оторвала глаз от кроссворда, напечатанного в «Таймс», когда я вошел. Думаю, она бы не оторвалась от этого занятия, если бы вместо меня вошел Авраам Линкольн. Эдна – непризнанный гений по кроссвордам на всем Западе, и главное тут, как она считает, умение сосредоточиться. Так что мое появление не нарушило ее медитацию.
Мне позвонили из трех благотворительных организаций, затем упрямый клиент, которому я уже один раз отказал. Речь шла о дорожно-транспортном происшествии, в результате которого пешеход получил очень серьезные травмы и едва не погиб. Когда потенциальный клиент пришел на встречу со мной, от него попахивало алкоголем. Я отказал ему тут же, не задумываясь.
Я попытался немного расчистить стол, перекладывая бумаги справа налево. В результате стол стал выглядеть наполовину заваленным, поэтому я переложил часть бумаг обратно на правую сторону. Когда на обеих сторонах стола лежали груды бумаг, мне некуда было положить ноги. Отказавшись от новой попытки, я взял газету и прочитал об обнаружении обезглавленного тела Алекса Дорси. Чтобы газеты лучше продавались, журналисты обычно изображают убийства кровавыми и ужасными, во всех подробностях. Но на этот раз, учитывая должность погибшего, пресса притворялась, что ей неловко.
Встреча с Холбруком этим утром, хотя это не была судебная речь, подняла мне настроение. Хорошо бы обзавестись делом, в которое я могу вонзить свои зубы юриста.
Поскольку на данный момент такого дела не было, а Эдна не обращала на меня ни малейшего внимания, я забрел в офис Сэма Уиллиса, расположенный дальше по коридору. Сэм – мой бухгалтер, с тех пор как я переехал в это здание.
Наши деловые отношения основывались на обмене профессиональными услугами. Сэм – финансовый гений, и это не преувеличение. Он знал все, что только можно, о деньгах и законах их обращения. Но еще он был классный компьютерщик. Когда его пальцы виртуоза порхали над клавиатурой, чувствовалось, что он и компьютер – одно целое.
Защищая интересы обманутого клиента, Сэм взломал компьютерную сеть корпорации. Я спас его от суда, и с тех пор мы стали друзьями.
Что меня всегда поражало в Сэме, так это то, что он со всеми своими способностями и энергией никогда не интересовался собственным финансовым благополучием. Он мог бы стать финансовым гуру крупнейших корпораций, а вместо этого список его клиентов выглядел перечнем «Кто есть кто среди неудачников». Как бывшее низкооплачиваемое ничтожество, я к этому приноровился. Когда же на меня свалились все эти деньги, Сэм пришел в такой ажиотаж, что я думал, с ним случится сердечный приступ.
Когда я зашел к Сэму, кроме него в кабинете был Барри Лейтер, молодой человек двадцати трех лет, которого Сэм нанял, когда тот еще учился в старших классах. Работая на Сэма, Барри попутно доучивался в вечерней школе, и Сэм клялся, что Барри разбирается в компьютерах гораздо лучше, чем он сам. Ему определенно нравилась идея иметь протеже.
У нас с Сэмом была давняя игра-состязание. Фишка заключалась в том, чтобы включать в разговор слова песен. Чем больше песенных цитат, тем лучше, а если другой не отгадает, считай, что он на обеих лопатках.
– Эй, Сэм, – сказал я. – Что проку сидеть в одиночестве в своей комнате? Иди сюда, здесь играет музыка.
Я ожидал, что он высмеет мою слабую попытку начать с «Кабаре», потому что это и была плохая попытка, но он, кажется, вообще этого не заметил.
– Привет, Энди, – сказал он вяло и бросил быстрый взгляд на Барри.
Тот понял и тут же вышел.
– Что случилось? – спросил я.
Сэм горестно вздохнул.
– Все.
– Как тебя понимать?
– Помнишь моего младшего брата Билли? – Сэм снял очки и потер глаза. – Он как-то заходил ко мне…
Я кивнул. Билли, он жил в Питсбурге, в прошлом году приезжал навестить Сэма.
– Знаешь, он тяжело болен.
Я не знал об этом, но кивнул, и Сэм продолжал:
– Сначала он сам не догадывался, а потом стал худеть, да еще постоянное ощущение слабости.
– И сильно он похудел? – спросил я.
– Я-то считал, что фунтов на пять или десять, около того. Мы созваниваемся несколько раз в неделю, и у него совершенно больной голос, но он говорит лишь, что чувствует себя как-то не очень. Вот как он это называет – «не очень». – Сэм грустно покачал головой.
Мне показалось, что на глазах у него блеснули слезы. Плохо дело.
– Ну, а в эти выходные я ездил туда на день рождения матери, – продолжал он. – Я спросил, где же Билли. А мама сказала, что он наверху, в своей комнате, и он неважно себя чувствует. Еще одно «неважно», представляешь? Ну я и пошел к нему наверх… черт, я не забуду этого до конца своей жизни.
– Чего? – спросил я, чувствуя беду.
Он сделал над собой усилие, прежде чем продолжить.
– Билли… он как будто тает. Прямо у меня на глазах. Он был крупным парнем, помнишь? Что-то около ста девяноста фунтов. Знаешь, сколько он сейчас весит? Сто пятнадцать фунтов. Сто пятнадцать! Он превратился в скелет, обтянутый кожей, которому недолго осталось ждать конца.
Я покачал головой – мне было нечего сказать.
– Я всего лишь бросил на него взгляд и чуть с ума не сошел, понимаешь? Все эти месяцы он лгал мне – не говорил, насколько ему плохо на самом деле. Я был так потрясен, что мне хотелось просто сбежать оттуда и никогда не возвращаться.
– И что же ты сделал?
Он пожал плечами.
– А что я мог? Билли – кожа да кости… а я все думал: «Ему не может быть очень плохо, он же мой брат».